прикосновения природы
и орды грозного царя
перемывали слой породы
за оборот календаря
и только наш язык, целуя
недостижимые слова,
как разрушенье, алилуйя
преследовал свои права
вязал черемуху, черешня
черешня вечная цвела
нерастворимое конечно
душа меня с ума свела
Continue reading →
асиметрия удерживает рассудок заключенного в равновесии
от двери камеры до правой стены на пол-шага ближе чем
до левой стол табурет укрепленные в полу и ряды шконок
видеонаблюдение сводит дверной глазок на вершине пирамиды
основание которой – поверхность двери со стороны камеры
к чистому знаку всевидящего ока законы грамматики
рассматривает любое высказывание как рапорт протокол допроса
личного обыска явки с повинной разум объявивший режим молчания
досматривает проплывающие образы любой из них докажет
вмененную вину арестант лежит сидит стоит ходит кругами
на нем изумрудная роба такие носят террористы
участники вооруженных банд ни белья своего
ни нательного креста ни книг ни листа бумаги ни ручки
ни сокамерников ни часов да и время само не река
а гладь океана причинности вишну покоится на тысячеглавом
змее без конца и края все уста того что остается нашептывают
сновидцу имена забудь он их что осталось бы кроме
океана но нашептывания змея сладки
заброшенный город на берегу
трех рек где или когда отмечен
голос вовнутрь пропущенный звонок
твои твои повторяют
фразу номер недействителен
волк по следу от пилочки
для ногтей царапины цвета помады
корни неглубоки далее
пористые красновато-пурпурные почвы
бедные серой
каждый хочет увидеть как ты
вытягиваешь зубами нити из швов
это начало различения света и тьмы
отсюда осенняя колея гниющее
золото в черном муравьи ползают
по ногам
что же до зверя из бездны
достаточно ощупать
шерсть вытертую ошейником
VERSUS SATURNIUS
луч пробивается сквозь розовое cтекло
словно игла под ноготь а болгарка поет
на строющейся ветке черны золотые
дети младенец сатурн пан миролюбивый
я отцветший багрянец я рассредточил
тело гниющее под снегом чтоб нанести
неотвратимый удар сглазившее себя
солнце размазывает тени это зима
говорили деревья на чертовой горе
не гуляй в красном платье но кто остановит
реку истоки ее тело как забытье
молочная пена кисельные берега
устье острие ножа природа природы то что
соединяет предметы – яд на коже ящериц
то что разъединит – доблесть поглощенность
собой без остатка это и есть остаток
In the morning machine guns chatter like magpies. Slaughtered cherry trees welcome the unseen shiner with the stumps of their branches.
spoil tips are bathing in fog.
And a narrow foot of Cleopatra is drowning in camel milk. A vat on the shoulders of Nubians. The pyramids here are just as black.
Nature of weapons is slumber, melting of forms, outcrop of rebars. Rust saturated concrete one centimeter deep. Same alloy is used for bars on the narrow windows of psychiatric facility in Semyonovka.
Then came Russians and tears of the prisoned madmen were mold in blast-polished alumnia. Why would you care about clumsiness of the sun blackening from charcoal?
Gleams on the ruins of soviet buildings – it is a kiss of Separis. Barbarian footprints are now a new mark of classics. Watch our twentieth century becoming the new antiquity.
If only we’d finish with freedom, pain – at first is unbearable, then goes through a body like a knife through butter. Take it with you on a boat down the snowy Nile and enjoy smell of a burning skin under red-hot metal scorching a slave brand.
Continue reading →Guns croak like magpies in the morning. Slashed cherries welcome the hidden sun with stumps of branches. Slagheaps bathe in the fog.
Here even pyramids are black. Urns on the shoulders of Nubians. Cleopatra’s small foot drowning in camel milk.
The weapon is oblivion, deteriorating forms, concrete skeletons soaked in a rusted alloy the same as the narrow windows in the psychiatric hospital at Semyonovka.
The Russians came and the tears of insane prisoners set into shards like molten aluminum. Don’t care about the hulking sun blackening like charcoal.
Rays kiss the ruins of the Soviet buildings
like Serapis. Even the footprints left by a cavalryman’s boot are a mark of classicism. See how our twentieth century becomes a new antiquity.
Just do away with freedom, at first the pain is excruciating but then it enters the body like a knife through butter. Sail with it in a boat along
the snowy Nile, enjoy the smell of skin burning under the slavemaster’s brand.
до цветов по асфальту
до свечей под землей
загубленные души не более
сияния недотроги огонь
не жжет цветы тают от
прикосновения
синие реки под кожей ресницы накрашены
человек по смерти человек поскольку
живым гнушался вечностью там
вопросительный знак перевернутый
рыболовный крючок
кровью мостовую умыли и нас
мертвые за руку отвели в умывальню
отвратительно не плачь
не плачь мати
неотразим аромат цветов трупов
свечей транссексуалка в малиновом
бормочет на непонятном
наречии love is stronger
than hate оптимистка
нет ничего слабее любви
мужчина южноазиатского типа на вид около тридцати рост ниже среднего худощавый волосы прямые черные кожа темная волосяной покров на лице отсутствует форма лица овальная строение глазной щели миндалевидное цвет радужки черный степень раскрытия глазной щели средняя нос прямой средний высота губ больше средней положение верхней губы нормальное особенностей нет контур смыкания губ прямой ушные раковины большие мочка сросшаяся со щекой
подходит на перекрестке глядя исподлобья просит еду мы вместе заходим в супермаркет покупаю хлеб бананы воду от пива незнакомец отказывается говорит мол из пакистана желает подать на убежище но ответственное ведомство сегодня закрыто ночевать будет в cкверике там они торгуют наркотой и молятся как-то вечером в темной глубине парка слышал крик муэдзина “он был ничтожен без имени не знал для чего он создан” нет мы мельчайшие частицы грязи несомые ураганным дуновением всевышнего
это не мой знакомый направил вчера грузовик на людей гулявших с детьми среди шоколадных яблок пряничных домиков и стеклянных ангелов
Continue reading →поутру пулеметы трещат как сороки
искромсаные вишни обрубками ветвей
приветствует невидимое светило
терриконы купаются в тумане узкая ступня
клеопатры тонет в верблюжьем молоке чан на плечах нубийцев
здесь и пирамиды черны
природа оружия это забытье истаивание
форм обнажение арматуры ржа пропитала бетон
на сантиметр из такого же сплава
решетки на узких окнах психиатрического
диспансера в семёновке потом вошли
русские и слезы заключенных безумцев
отлились в алюминий оплавленный взрывами
что тебе до неповоротливости солнца
чернеющего от кокса
лучи на руинах советских строений это
поцелуй сераписа след варварского сапога и есть
метка классики смотри как наш двадцатый
век становится новой античностью только
покончить бы со свободой боль сперва
мучительна потом входит в тело как нож в масло
плыви с ней на ладье по снежному нилу наслаждайся
запахом горящей кожи под раскаленным металлом
выжигающим клеймо раба
волшебный олень пасется на семицветных мхах
золотых болотах не знаю
где солнце не заходит но оно неотличимо
от черного неба звёзды от оленьих копыт
слои мумифицированных останков керамики
металлических орудий украшений
идолов от слоёв песка
да и некому отличать
все вожделеют сияющего оленя все
охотятся на него
буквы рога
кровь огонь
а глаза это твои глаза