Робер Бразийяк. ЛАЗАРЬ

Господи, что повелишь — свершится:
Пуля, сорвавшись, бьет габарит,
Настежь отверсты врата темницы,
Павший встает из-под вечных плит.

Слезы над гробом исторгнув древле,
Над безотраднейшей из могил,
Лазаря из мертвых подъемля,
Другу в угоду ты ад разорил.

Братец мой Лазарь, товарищ Божий,
Чаяние наше в кромешной мгле,
Вечером, утром, гряди, коль сможешь
Дважды рожденный на радость земле!

У невидимки зори — зеницы,
Чадо к ладони прижало ладонь:
Господи, что повелишь — свершится:
Лазарь, — рекоша, — изыди вон!

Мне бы вернуться складками платья
Лодочкой сложеной парой ладош,
Боль моя, Господи, сердца объятья,
Пусть на часок, ну а нет — так что ж…

… а я твое не знаю имя

Случается, на вечеринке
Не замечать имен в чаду
На бедрах нежные ложбинки
У Вас, с иными наряду.
Изволите, не рвать зарей
Истерзанное сердце надва?
Не перси, не соцветье лядвий,
Лишь имя, ах, молю, открой!

От века славится фигура
К струям Летейского ручья
Склоняющегося Амура,
Целителя влюбленных, чья
Стрела не пролетает мимо;
А я твое не знаю имя.

Да здравствует Генрих IV

Славься Анри Четвертый!
Да здравствует король!
Будь Ты четырежды чертом,
Чтить доблести три изволь:
Пировать и сражаться,
Красавицам угождать!
Пировать и сражаться,
Красавицам угождать!

К дьяволу прочь раздоры!
Грянем, храбрецы,
Песню, которую хором
Пели наши отцы,
Опрожняя бокалы
Средь лилий и нежных роз!
Преполняя бокалы
Средь лилий и нежных роз!

Песне звучать отныне
Тысячу лет вперед!
Богом тебе хранимым
Быть, королевский род,
До поры, как не будут
На небе кусать Луну!
До поры, как никто
Не укусит зубами Луну!

Слава Франции нашей!
Славься король Анри!
Реймс да воспляшет
Возглашает пусть Париж:
Слава Франции нашей!
Славься король Анри!
Слава Франции нашей!
Славься король Анри!

Камуфляж

Я пью Катарелла Рикардо
Или Шато де Саваж
За блеск росгвардейской кокарды,
За серый в снегу камуфляж.

Как с Осипом Жоржик когда-то,
Судьбе подставляя лицо,
За пулю, за космос, за атом,
За мрамор сокрытых дворцов!

Витрувианский человек

От полицейского до лекаря,
От извинения до здравствуй,
Витрувианский человек
Себя увидел в государстве.

Оно из организма вытекло,
Как вытекает кровь из вишни,
Поскольку уличной политике
Присуща физиологичность.

туманомет

оперативная истерика
убойней чем большая берта,
сегодняшние мушка с целиком –
заболевание и смертность.

в таких полях любая лирика
приобретает вид литоты,
газеты читанной до дырки,
листовки из туманомета.

Georgij Iwanow

Bin für den Krieg, die Interventen,
Den Tsar, gleich ob er Toter ist,
Den russischen Intelligenten
Veracht’ ich bis zum End’ zutiefst.

All hör Befehle ew’ger Götter,
Kein Unsinn schäbiger Proleten!
Atom dem Göttlichen devote
Gespalten über Russlands Steppe!

Е.

направление задает корридор.
не в ногу, шагам теряя счет,
друг на друга не поднимая взор,
фанатично, как на эшафот,

ненормальный зрачок потупив ниц,
крыльями накрашенных ресниц
кокаиновую взвивая пыльцу
с тротуаром берлинским лицо к лицу,

так прилюдно уличенный вор
собирается в последнем броске,
друг на друга не поднимая взор,
мы пройдем от рая на волоске.

Когда человек без дома…

Когда человек без дома,
Когда человек без денег,
Он выглядит по-иному, 
Неотличим от тени.

Когда человеку просто
Не от чего отличиться, 
Он от земли оторвется 
И полетит, как птица.

Что с того, что по своду
Люди летают мимо, 
От последней свободы
Вовсе неотличимы.

Маме

Дар предельно тяжел, поскольку прост.
Каждое, что не помня себя, упрямо
Я люблю во весь человеческий рост,
Было даровано тобою, мама.

Каждое слово, верное, как весы,
Сердце, сердце моё, движенье воли,
Солнце в горящие руки твой сын
Примет, как дар, и разделит с тобою.